Смерть в Сингапуре [сборник] - Росс Томас

Попробуйте оценить создавшуюся ситуацию с позиции логики. Забудьте о том, что Падильо — ваш компаньон. Итак, есть два человека, которые могут нанести немалый урон престижу Соединенных Штатов, если их измена станет достоянием общественности. Более того, если они вернутся, соответствующие ведомства вашей страны узнают, что они рассказали русским и примут надлежащие меры, чтобы защитить безопасность США. Сколько вы тратите на ваше Управление национальной безопасности? Никак не меньше полумиллиарда долларов в год. Управление занимается кодированием и дешифровкой. Штаб-квартира в Форт-Мид, численность персонала составляет десять тысяч человек. Больше народу лишь в Пентагоне.

— Вы хорошо информированы.

Маас фыркнул:

— Это всем известно. Я хочу сказать другое. Эти двое предателей могут разбалансировать гигантский механизм. Выдать принцип составления кодированных донесений. Донесения эти представляют собой огромную ценность, не зря за ними так охотятся. По ним можно определить те военные и экономические меры, которые США могут предпринять в различных странах. А что такое один агент, если считать в долларах и центах? Герр Падильо с лихвой окупил вложенные в него средства. Он — амортизированный агент. Поэтому его начальники жертвуют им, как вы пожертвовали бы слона, чтобы съесть королеву.

— Расчетливые бизнесмены, — пробормотал я. — Именно благодаря им Америка стала великой страной.

— Но они еще и обдурили своих коллег с Востока, о чем те и не подозревают, — продолжал Маас. — Предлагая герра Падильо, они всучивают русским агента, который всегда действовал на переднем крае борьбы. Он выполнял специальные поручения, знал детали этих операций, людей, с которыми работал, но его сведения о системе разведки в целом крайне ограничены. Потому что он всегда работал на периферии, а не в центре. Так что, с точки зрения американцев, это превосходная сделка, выгодная во всех отношениях.

— И вы думаете, что Падильо все это известно?

— На текущий момент да. Иначе я не стал бы вдаваться в такие подробности. Я бы их продал. В некотором роде я тоже бизнесмен, герр Маккоркл. Но я еще не подошел к моему предложению.

— Из вас выйдет отличный коммивояжер. Вы напоминаете мне одного торговца подержанными машинами, которого я знавал в Форт-Уэрте.

Вновь Маас вздохнул:

— Я часто не понимаю ваших шуток, мой друг. Однако давайте продолжим. Я подозреваю, что герр Падильо стремится как можно скорее покинуть Восточный Берлин. К сожалению, пограничная служба сейчас начеку. И Стена, пусть и уродливое сооружение, достаточно эффективно выполняет возложенные на нее функции. А я могу продать способ выезда из Восточного Берлина.

— Хотелось бы узнать, что это за способ и во сколько он нам обойдется?

Рука Мааса нырнула в бриф-кейс и вытащила на свет божий конверт.

— Это карта. Возьмите, — он протянул мне конверт. — Разумеется, это всего лишь клочок бумажки без определенных договоренностей с полицейскими, патрулирующими тот участок.

Они нашли проход, но оставили его нетронутым. Находится он под землей. А причина одна — жадность. Берут они недешево.

— Сколько я должен вам заплатить?

— Пять тысяч долларов. Половину вперед.

— Не пойдет.

— Ваше предложение?

— Если Падильо действительно хочет выбраться из Восточного Берлина и попал в ту самую передрягу, о которой вы мне рассказали, его эвакуация стоит пяти тысяч долларов. Но без задатка. Только в том случае, если с вашей помощью он переберется в Западный Берлин. И мне нужны гарантии, герр Маас. К примеру, ваше присутствие. Мне бы хотелось идти подземным ходом, если он и существует, вместе с вами.

— Похоже, вы тоже бизнесмен, герр Маккоркл.

— Может быть, несколько старомодный по нынешним меркам.

— Пусть это будут купюры по двадцать и пятьдесят долларов.

— А чек вас не устроит?

Маас отечески похлопал меня по плечу.

— Ох уж ваши шутки! Нет, дорогой друг, обойдемся без чека. А теперь мне пора идти. Надеюсь, что деньги вы достанете. У меня зреет уверенность, что герр Падильо согласится воспользоваться моим предложением.

— Что он должен сделать, если ему потребуется срочно связаться с вами?.

— Четыре последующих дня он найдет меня по этому номеру в Восточном Берлине. Между одиннадцатью вечера и полуночью. К сожалению, только четыре дня. Начиная с завтрашнего. Это ясно? — он поднялся с бриф-кейсом в руке. — Беседа с вами доставила мне немалое удовольствие, герр Маккоркл.

— Рад это слышать.

— Меня очень интересует решение герра Падильо. Разумеется, как бизнесмена.

— Позвольте еще один вопрос. Почему застрелили того парня?

Маас поджал губы.

— Боюсь, КГБ уже знает то, что известно мне. И мне теперь нужно замириться с ними. Неприятно, знаете ли, ощущать себя дичью, на которую охотятся убийцы.

— Нервирует.

— Да, герр Маккоркл, нервирует. Auf Wiedersehen. [37]

— Auf Wiedersehen.

Я наблюдал, как он вышел из кафе, все с тем же пухлым потрепанным бриф-кейсом. И решил, что доллары достаются ему нелегко. У столика возник хозяин кафе и спросил, не желаю ли я чего-нибудь еще. Я ответил, что нет, и расплатился по чеку. Маас, должно быть, забыл, что в кафе приглашал меня он, а не наоборот. Посидел еще минут десять-пятнадцать, обдумывая услышанное от Мааса. Достал из конверта карту. Восточного Берлина я не знал, поэтому не мог сказать наверняка, достоверна она или нет. С учетом масштаба, длина тоннеля составляла шестьдесят метров. Я сложил карту и убрал ее в конверт. Возможно, она и стоила пять тысяч долларов.

Я встал и покинул пустое кафе. Остановил такси и поехал в «Хилтон». Спросил у портье, нет ли для меня писем или записок. Он глянул в соответствующую ячейку и отрицательно покачал головой. Я купил свежий номер «Шпигеля», чтобы узнать, что более всего волнует немцев, и на лифте поднялся в свой номер. Открыл дверь. В креслах сидели двое мужчин. Я бросил журнал на кровать.

— Кажется, я начинаю понимать, почему в Америке придают такое значение праву человека на уединение. Что вам угодно, Бурмсер?

Его сопровождал Билл, или Вильгельм, славящийся великолепной улыбкой. Бурмсер положил ногу на ногу, нахмурился. На лбу появились четыре морщины. Наверное, они означали, что Бурмсер думает.

— Вы нарываетесь на неприятности, Маккоркл.

Я кивнул.

— И хорошо. Это мои неприятности, не ваши.

— Вы виделись с Маасом, — обвинил меня он и назвал кафе.

— Я передал ему ваши слова. Они не произвели на него никакого впечатления, — я сел на кровать.

Бурмсер оторвался от кресла, подошел к окну, глянул на улицу. Пальцы его сжались в кулаки.

— Чего хочет от вас Падильо?

— А вот это не ваше дело, — с вежливой улыбкой ответствовал я.

Он повернулся ко мне:

— Вы слишком много на себя берете, Маккоркл. Вы ходите по навозной жиже и того гляди поскользнетесь и выкупаетесь в ней. Лучше бы вам первым же самолетом улететь в Бонн и не высовывать носа из салуна. Вы представляли для нас ценность лишь тем, что могли вывести на Падильо, прежде чем он увязнет по уши и не сможет выкарабкаться. Но вы заявляете, что это не мое дело. Тогда позвольте уведомить вас, что у нас нет времени приглядывать за вами. А видит Бог, наша помощь сейчас ой как необходима.

— Сегодня они следили за ним, — вставил Билл.

Бурмсер презрительно махнул рукой.

— О Господи, да они следили за ним с тех пор, как он вылетел из Бонна.

— Это все? — спросил я.

— Не совсем. Падильо решил вести свою игру, так же, как и вы. Ему, конечно, виднее. Он думает, что сможет позаботиться о себе сам. Признаю, специалист он неплохой. Более того, мастер своего дела. Но и он не всесилен. Еще никому не удавалось выкрутиться, играя против обеих сторон. — Тут Билл-Вильгельм поднялся, а Бурмсер закончил свою мысль: — Когда вы увидите Падильо, скажите ему, что мы его ищем. Скажите, что он зашел слишком глубоко, чтобы выбраться самостоятельно.

— В навозную жижу, — уточнил я.

— Совершенно верно, Маккоркл. В навозную жижу.

Я встал и направился к Бурмсеру. Тут же подскочил Билл-Вильгельм. Я глянул на него.

— Не беспокойся, сынок. Я не собираюсь бить твоего босса. Я лишь хочу ему кое-что сказать, — и я уперся пальцем в грудь Бурмсера. — Если у кого-то возникли трудности, так это у вас. Если кто-то вел свою игру, так это вы. Я скажу вам то же самое, что говорил вашему спутнику, только не так кратко. Я приехал в Берлин поличному делу, касающемуся и моего компаньона. И если он меня о чем-либо попросит, отказывать ему я не стану.

Бурмсер печально покачал головой;

— Вы болван, Маккоркл. Настоящий болван. Пойдем, Билл.

Они ушли. А я подошел к телефону и позвбнил в Бонн. Трубку сняли после первого звонка.